Олег Кузнецов,

российский ученый-историк, специально для Eurasia Diary

Если бросить ретроспективный взгляд назад, то Европа на протяжении всего XIX столетия стремилась к централизации. Сначала Наполеон согнал в единый Таможенный союз более сотни мелких германских княжеств, после этого Бисмарк объединил их в Германскую империю. Аналогичный процесс мы наблюдали на Аппенинах, где демократия объединила в Италию полтора десятка мелких феодальных государств, начиная от Пьемонта на Севере и заканчивая Королевством обоих Силиций на юге. Но стремление к централизации наблюдалось только в христианской части Европы, тогда как в ее мусульманской части - на Балканах и севернее, в османской Румелии, европейские империи всячески раздували национальный сепаратизм, используя его как инструмент своей геополитики. Тут не надо задаваться вопросом, какая из европейских монархий была более в этом заинтересована, все в равной мере играли на национальных чувствах османских подданных христанского вероисповедания. В результате этого на политической карте появились в последней четверти XIX столетия Греция, Югославия, Румыния, Болгария.

ХХ век стал столетием торжества сепаратизма, именно в это столетие в три этапа в результате распада колониальных империй образовалась современная политическая карта мира. Причем национально-государственный сепаратизм стал не только следствием поражения военно-политических блоков или краха социально-политических систем, но и вполне естественным результатом экономического развития человечества. Если национально-религиозные различия или противоречия между народами внутри одной страны чаще всего решались вооруженным путем, то в некоторых европейских странах с господством одного языка и общей культуры региональный сепаратизм принимал менее агрессивные формы. Для примера, чтобы пояснить свою мысль, я приведу современную Россию, которой на рубеже двух столетий пришлось преодолевать обе формы сепаратизма: в новейшей истории России была и почти независимая Чечня, добившаяся такого положения в результате гражданской войны, и почти суверенный в экономическом отношении Татарстан, не воевавший с федеральным центром, но живший по своим порядкам и правилам.

То, что происходит сейчас в Европе, скорее можно назвать "экономико-политическим" сепаратизмом, когда из состава какой-либо страны хотят выйти области с более высоким уровнем экономического развития в сравнении со столицей и прочими регионами. Эта тенденция в Испании проявляется на примере Каталонии, в Италии з на примере области Венедо (Венеции), в Великобритании - на примере Шотландии. Мотивировка такого рода сепатаризма до банальности проста - отдельно мы будем жить богаче и сытнее. Причем сепаратистские начала приобретают общественный резонанс только в условиях макроэкономических кризисов, в каком сегодня находится весь мир, то есть когда на содержание более бедного и более голодного соседа надо тратить гораздо больше, и эта обязанность начинает тяготить, так как сказывается на уровне собственного потребления. Естественно, такое стремление сбросить с себя бремя содержания "нахлебников" маскирутся под политические цели: каталонцы и шотландцы якобы хотят жить в республике, а не в монархии, венецианцы хотят сохранить культурное богатство своего региона. Но это - только слова, за которыми скрывается региональный экономический эгоизм местных элит, временно получивших в свое распоряжение ресурсы, сопоставимые с ресурсами центральной власти. В этом и заключается вся суть каталонского и ему подобного сепаратизма.

Лекарство от такого вида сепаратизма достаточно просто, и его уже нашли, как мне это представляется, и в России, и в Азербайджане, где столица является не только политическим, но еще и экономическим центром страны. В стране, где на периферии люди живут чуть беднее или гораздо более бедно, чем в столице, сепаратизма "каталонского" образца не бывает. Именно по такой модели живут сегодня и США,и Китай, и Индия, и все остальные страны с населением более 100 миллионов человек. Конечно, это противоречит всем законам либеральной экономики, но является гарантом государственной стабильности и территориальной целостности государства.

Если говорить о перспективах "эгоистического" сепаратизма, то лично я для него таковых не вижу. Каталония поднимает голову лишь в надежде на то, что она автоматически будет интегрирована в единый мировой или европейский рынок, но я думаю, что от мечты до ее практической реализации - дистанция огромного размера. Как представляется, в Шотландии уже поняли, что из общих правил исключений не бывает ни для кого, поскольку для каждого участника экономических отношений своя прибыль ближе и важнее достатка соседа, сколько бы раз он ни был прав.

В силу всего изложенного выше нет смысла ставить знак равенства между каталонским и армянским сепаратизмом - это явления совершенно разной этиологии или происхождения. Они схожи лишь в одном - в их основе лежит эгоизм, но у каталонцев он экономического характера, то есть рационалистический, тогда как у армян - национально-религиозного, то есть иррациональный. Поэтому говорить о том, что ситуация в Каталонии хоть как то может повлиять на тотальный застой в нагорно-карабахском урегулировании вообще говорить не приходится.