В СССР было не много людей, которые боролись за права человека, но почти все они заплатили за это высокую цену. Одним из таких людей был психиатр Семен Глузман, осудивший практику помещения диссидентов в психиатрические больницы.

Корреспондент Би-би-си Оуэн Беннет Джоунс встречался с ним в 1980-е годы и снова - в 2017-м, и на этот раз Глузман был полон надежд по поводу будущего своей страны.

Все началось с того, что однажды я обмолвился своему педагогу в Лондонской школе экономики и политологии (LSE), что собираюсь с моим однокашником поехать в Советский Союз на поезде.

"Может быть, вы тогда заедете к одному человеку в Киеве", - предложил он.

Мой педагог был ярым оппонентом советского коммунистического строя и помогал диссидентам, особенно тем, кого ложно объявляли душевнобольными - практика, которая получила известность благодаря работам украинского психиатра Семена Глузмана. И именно Глузмана он имел в виду, предлагая мне заехать в Киев.

"Он только что вернулся из сибирской ссылки, - пояснил мой преподаватель, - так что надо дать ему знать, что о нем не забыли", - и он передал мне толстую кипу бумаг, связанных с деятельностью Глузмана.

"Не бери это с собой за железный занавес. Лучше выучи все наизусть", - посоветовал он.

Я начал изучать документы в поезде и, когда доехал до Вены, воспользовавшись получасовой стоянкой, выбросил их в мусорный бак на платформе.

Я пошел пройтись - и, когда снова проходил мимо той урны, заметил, что бумаги исчезли.

На сердце стало неспокойно, но мы поехали дальше.

Когда мы попали в Киев и начали искать дом Глузмана, это оказалось не так-то просто, поскольку все высотки выглядели совершенно одинаково, и нам пришлось не раз спрашивать у прохожих дорогу (и каждый раз мы боялись, что люди вызовут милицию). Но все обошлось, и мы попали к Глузману.

Иностранцу найти Глузмана в Киеве оказалось непросто, даже имея адрес

На него было жалко смотреть: запавшие щеки после перенесенной голодовки и бритая голова бывшего ссыльного. Мы передали ему ободряющие слова моего педагога и ушли.

С тех пор время от времени я вспоминал о Глузмане - думал о том, как он, что с ним случилось, и внезапно узнал. Недавно мы записывали передачу в Киеве, и по ее окончании одна из участниц - местный депутат - спросила меня, бывал ли я раньше в этой стране.

- Тридцать пять лет назад, - ответил я.

- Как вам удалось? - спросила она.

- Я был студентом и навестил одного диссидента.

- Ясно. Как его зовут?

- Семен Глузман.

- О! Это прекрасный человек!

- Вы его знаете?

- Да, конечно. Он - известная личность, - сказала женщина, пролистывая список контактов в телефоне.

Я ему позвонил.

- Да?

- Вы меня не знаете, - сказал я, - но мы встречались 35 лет назад, и только что мне дали ваш номер телефона - я снова в Киеве.

- И вы хотели бы со мной встретиться, - сказал он. - И я хотел бы встретиться с вами.

На следующее утро чуть округлившийся Семен Глузман вошел в фойе моей гостиницы. Мы сели у окна. На улице все заледенело, шел снег. Глузман рассказал мне, как он сидел в тюрьме, о своей ссылке и о том, как известный диссидент Андрей Сахаров приехал навестить его в Киеве в 1971 году.

"Мы встретились на вокзале в окружении 10 кэгэбэшников, делавших вид, что они читают газеты, - рассмеялся он. - Но тогда я боялся".

"Вы помните нашу с вами встречу в вашей квартире?"- спросил я.

"Нет", - ответил он и, увидев, мое замешательство, добавил: - Тогда было много всяких встреч. Около 90% [тех, кто приезжал] были люди из американских синагог. Они думали, что я отказник".

"Отказниками" называли советских евреев, которые подавали документы на выезд в Израиль, но им отказывали.

"Но это было недоразумение, - продолжил Глузман. - Я не был отказником. Один человек приехал из Нового Орлеана. "Да, я еврей, - сказал я, - но я был в лагере для политзаключенных. Я никуда из Украины не уеду", и минут через 15 он понял мою позицию".

"Я мог бы уехать, - пояснил мой собеседник. - Один советский чиновник как-то сказал мне, что даже принц Чарльз в Великобритании говорил о моем деле: "Вы представляете для нас сложности". А я в ответ сказал: нет, это вы представляете для меня сложности".

"Заполните эти документы и тогда, возможно, вы сможете выехать в Израиль, - сказал тогда чиновник, - Пожалуйста, уезжайте!" - Нет, это вы уезжайте", - ответил Глузман.

Раздраженный потоком иностранцев, которые хотели ему помочь, но не понимавшими его жизненной позиции, Глузман в конце концов написал письмо с просьбой больше к нему никого не присылать.

"Некоторые активисты на Западе не знали, что думать, когда Горбачев выпустил политзаключенных, потому диссиденты были не теми, кого они ожидали увидеть. Не все могут быть Манделами. Одна женщина в Голландии писала письма одному диссиденту, приглашая его приехать, пожить у нее. Но когда он приехал, то она сразу выяснила, что он настоящий фашист", - говорит он.

Мне интересно было узнать, что он думает о дне сегодняшнем.

"Я могу критиковать президента, и ничего мне за это не будет, - ответил он. - У меня есть надежда. Когда я сидел в тюрьме, то обратил внимание на то, что порядка 30% заключенных в советских тюрьмах были из Украины. Почему, я не знаю. Многие были националистами, но их не интересовали права человека. И все же украинцы не были рабами, а это уже что-то".