sДля разных людей Ходжалы, его трагедия, все, что ассоциируется с этим словом – разное. Для армян Ходжалы – это символ первой армянской победы за двухтысячелетнюю историю поражений. Для военнослужащих 366-го степанакертского полка советской армии этот карабахский город стал всего только веселым похождением, тиром, средством заработка чтобы послать деньги домой, в Россию.

В Агдам, тогда еще населенный азербайджанцами, я приехал спустя пять дней - неделю после того, как известие о страшной трагедии произошедшей в Карабахе 25-26 февраля 92 года дошло до Баку, осело в нашем массовом, наивном в те годы сознании. В начале  марта в Агдаме было холодно,  на земле, даже на асфальте мокрая грязь и не растаявший снег. Электричество по ночам не включали потому, чтобы по огням не били установленные на холмах, окружающих город с трех сторон,  армянские «грады».

На железнодорожном вокзале в вагонах размещался первый полевой госпиталь азербайджанской армии. Обычные плацкартные вагоны, даже не приспособленные для содержания в них раненных, были забиты ходжалинцами, спасшимися от расстрела. В основном это были женщины – с почерневшими, каменными лицами, распухшими от холода и камней перевязанными ногами. К ним боялись подойти, заговорить, на лицах этих людей было написано все, что с ними было сотворено. Они даже не плакали – просто смотрели в пустоту.  Иногда в вагоне, когда туда вводили новую партию женщин, вызволенных из плена,  раздавался страшный, протяжный отчаянный крик, от которого вздрагивали все. 

Мужчины - ходжалинцы стояли у вагонов кучками, грея руки в дешевых, черных пальто. Заросшие щеки, пустые глаза. Сейчас, видя вновь эту картину, я впервые удивился тому, что детей среди мужчин и женщин не было. То ли малолетних ходжалинцев сразу для лечения увозили в Баку, а может ни один ребенок не спасся.

Солдаты побежали осмотреть труп негра – говорили, что его, служившего у армян, убили во вчерашнем бою. Оказалось – обычный труп армянского боевика, только почерневший на морозе.

Еще через неделю я был в селе Шелли,  передовом агдамском рубеже. Внизу, от наших окопов, метров через пятьдесят, извилисто текла река, после которой  начиналось картофельное поле города Ходжалы. Для военных это называлось просто – нейтральная полоса. 

Слева от наших позиций -  холм, на котором размещалось село Нахчываник. На подходах к этому холму, только с другой, контролируемой армянами стороны,  были расстреляны гражданские люди, добиравшиеся по заснеженному полю из Ходжалы до спасительного Агдама. 

В тот же вечер, точнее ночью, старое градобойное орудие, а точнее артиллерийская зенитная пушка времен Второй мировой войны, ударила с азербайджанских позиций по армянским окопам. В следующую минуту наши сердца похолодели от дикого женского воя, донесшегося с другой  стороны холма – это кричали наши женщины, избиваемые армянами. Их били после каждого нашего выстрела, чтобы  азербайджанская армия не атаковала. Тем самым враг давал понять, что у него еще достаточно азербайджанских пленных, которые будут убиты, использованы, как живой щит для обороны армянских позиций.

Мы не могли стрелять…

Прошла еще неделя.  Раз в три-четыре дня из армянского плена удавалось высвободить по нескольку ходжалинцев.  Для обмена к позициям подвозили армян, захваченных на фронте, или взятых в остальной части Азербайджана. Потом степанакертское руководство  решило ходжалинцев на армян, привезенных из Баку и других городов, не разменивать.

Для разных людей Ходжалы, его трагедия, все, что ассоциируется с этим словом – разное. Для армян Ходжалы – это символ первой армянской победы за двухтысячелетнюю историю поражений. Для военнослужащих 366-го степанакертского полка советской армии этот карабахский город стал всего только веселым похождением, тиром, средством заработка чтобы послать деньги домой, в Россию.

В Агдам, тогда еще населенный азербайджанцами, я приехал спустя пять дней - неделю после того, как известие о страшной трагедии произошедшей в Карабахе 25-26 февраля 92 года дошло до Баку, осело в нашем массовом, наивном в те годы сознании. В начале  марта в Агдаме было холодно,  на земле, даже на асфальте мокрая грязь и не растаявший снег. Электричество по ночам не включали потому, чтобы по огням не били установленные на холмах, окружающих город с трех сторон,  армянские «грады».

На железнодорожном вокзале в вагонах размещался первый полевой госпиталь азербайджанской армии. Обычные плацкартные вагоны, даже не приспособленные для содержания в них раненных, были забиты ходжалинцами, спасшимися от расстрела. В основном это были женщины – с почерневшими, каменными лицами, распухшими от холода и камней перевязанными ногами. К ним боялись подойти, заговорить, на лицах этих людей было написано все, что с ними было сотворено. Они даже не плакали – просто смотрели в пустоту.  Иногда в вагоне, когда туда вводили новую партию женщин, вызволенных из плена,  раздавался страшный, протяжный отчаянный крик, от которого вздрагивали все. 

Мужчины - ходжалинцы стояли у вагонов кучками, грея руки в дешевых, черных пальто. Заросшие щеки, пустые глаза. Сейчас, видя вновь эту картину, я впервые удивился тому, что детей среди мужчин и женщин не было. То ли малолетних ходжалинцев сразу для лечения увозили в Баку, а может ни один ребенок не спасся.

Солдаты побежали осмотреть труп негра – говорили, что его, служившего у армян, убили во вчерашнем бою. Оказалось – обычный труп армянского боевика, только почерневший на морозе.

Еще через неделю я был в селе Шелли,  передовом агдамском рубеже. Внизу, от наших окопов, метров через пятьдесят, извилисто текла река, после которой  начиналось картофельное поле города Ходжалы. Для военных это называлось просто – нейтральная полоса. 

Слева от наших позиций -  холм, на котором размещалось село Нахчываник. На подходах к этому холму, только с другой, контролируемой армянами стороны,  были расстреляны гражданские люди, добиравшиеся по заснеженному полю из Ходжалы до спасительного Агдама. 

В тот же вечер, точнее ночью, старое градобойное орудие, а точнее артиллерийская зенитная пушка времен Второй мировой войны, ударила с азербайджанских позиций по армянским окопам. В следующую минуту наши сердца похолодели от дикого женского воя, донесшегося с другой  стороны холма – это кричали наши женщины, избиваемые армянами. Их били после каждого нашего выстрела, чтобы  азербайджанская армия не атаковала. Тем самым враг давал понять, что у него еще достаточно азербайджанских пленных, которые будут убиты, использованы, как живой щит для обороны армянских позиций.

Мы не могли стрелять…

Прошла еще неделя.  Раз в три-четыре дня из армянского плена удавалось высвободить по нескольку ходжалинцев.  Для обмена к позициям подвозили армян, захваченных на фронте, или взятых в остальной части Азербайджана. Потом степанакертское руководство  решило ходжалинцев на армян, привезенных из Баку и других городов, не разменивать.

И однажды мы их – пленных ходжалинцев, увидели.  Растаял снег, уверенные в себе армяне вознамерились сеять на том поле картошку, на виду у азербайджанских позиций. Утром на поле приехал четырехколесный трактор «Беларусь», и крытый грузовик, из которого на поле посыпались согнутые, растрепанные женщины. Все были одеты в черные, танковые рваные комбинезоны. Из громадных дыр проглядывало голое тело.  Женщин пинали, прогоняя на поле, 5-6 охранников.

Мы стояли, забыв об опасности, на открытой, обстреливаемой позиции, смотрели на это поле, в низину, и молчали. Единственное, что мы могли тогда делать – это стрелять.

Я выпустил две-три очереди  из ручного пулемета, на который из-за дальности они не обратили внимания. Потом кинулся к градобойному орудию и дал орудийный выстрел, воткнувший в рыхлую почву снаряд без навинченного на него взрывателя…  Охранники замешкались, забегали, быстро подъехал все тот же грузовик, женщин загнали ударами ног в машину,   и грузовик уехал, преследуемый трактором…

Сейчас, спустя 26 лет, в памяти  людей разные воспоминания о трагедии маленького, нового, типично советского городка Ходжалы.  Для азербайджанской молодежи, не видевшей войну, Ходжалы – это то же, чем  для нас, 60-летних, было Лидице, Бухенвальд или Сонгми. А я помню тех кричащих женщин, как сейчас.

Для разных людей Ходжалы, его трагедия, все, что ассоциируется с этим словом – разное. Для армян Ходжалы – это символ первой армянской победы за двухтысячелетнюю историю поражений. Для военнослужащих 366-го степанакертского полка советской армии этот карабахский город стал всего только веселым похождением, тиром, средством заработка чтобы послать деньги домой, в Россию.

…

В Агдам, тогда еще населенный азербайджанцами, я приехал спустя пять дней - неделю после того, как известие о страшной трагедии произошедшей в Карабахе 25-26 февраля 92 года дошло до Баку, осело в нашем массовом, наивном в те годы сознании. В начале  марта в Агдаме было холодно,  на земле, даже на асфальте мокрая грязь и не растаявший снег. Электричество по ночам не включали потому, чтобы по огням не били установленные на холмах, окружающих город с трех сторон,  армянские «грады».

На железнодорожном вокзале в вагонах размещался первый полевой госпиталь азербайджанской армии. Обычные плацкартные вагоны, даже не приспособленные для содержания в них раненных, были забиты ходжалинцами, спасшимися от расстрела. В основном это были женщины – с почерневшими, каменными лицами, распухшими от холода и камней перевязанными ногами. К ним боялись подойти, заговорить, на лицах этих людей было написано все, что с ними было сотворено. Они даже не плакали – просто смотрели в пустоту.  Иногда в вагоне, когда туда вводили новую партию женщин, вызволенных из плена,  раздавался страшный, протяжный отчаянный крик, от которого вздрагивали все. 

Мужчины - ходжалинцы стояли у вагонов кучками, грея руки в дешевых, черных пальто. Заросшие щеки, пустые глаза. Сейчас, видя вновь эту картину, я впервые удивился тому, что детей среди мужчин и женщин не было. То ли малолетних ходжалинцев сразу для лечения увозили в Баку, а может ни один ребенок не спасся.

Солдаты побежали осмотреть труп негра – говорили, что его, служившего у армян, убили во вчерашнем бою. Оказалось – обычный труп армянского боевика, только почерневший на морозе.

Еще через неделю я был в селе Шелли,  передовом агдамском рубеже. Внизу, от наших окопов, метров через пятьдесят, извилисто текла река, после которой  начиналось картофельное поле города Ходжалы. Для военных это называлось просто – нейтральная полоса. 

Слева от наших позиций -  холм, на котором размещалось село Нахчываник. На подходах к этому холму, только с другой, контролируемой армянами стороны,  были расстреляны гражданские люди, добиравшиеся по заснеженному полю из Ходжалы до спасительного Агдама. 

В тот же вечер, точнее ночью, старое градобойное орудие, а точнее артиллерийская зенитная пушка времен Второй мировой войны, ударила с азербайджанских позиций по армянским окопам. В следующую минуту наши сердца похолодели от дикого женского воя, донесшегося с другой  стороны холма – это кричали наши женщины, избиваемые армянами. Их били после каждого нашего выстрела, чтобы  азербайджанская армия не атаковала. Тем самым враг давал понять, что у него еще достаточно азербайджанских пленных, которые будут убиты, использованы, как живой щит для обороны армянских позиций.

Мы не могли стрелять…

Прошла еще неделя.  Раз в три-четыре дня из армянского плена удавалось высвободить по нескольку ходжалинцев.  Для обмена к позициям подвозили армян, захваченных на фронте, или взятых в остальной части Азербайджана. Потом степанакертское руководство  решило ходжалинцев на армян, привезенных из Баку и других городов, не разменивать.

И однажды мы их – пленных ходжалинцев, увидели.  Растаял снег, уверенные в себе армяне вознамерились сеять на том поле картошку, на виду у азербайджанских позиций. Утром на поле приехал четырехколесный трактор «Беларусь», и крытый грузовик, из которого на поле посыпались согнутые, растрепанные женщины. Все были одеты в черные, танковые рваные комбинезоны. Из громадных дыр проглядывало голое тело.  Женщин пинали, прогоняя на поле, 5-6 охранников.

Мы стояли, забыв об опасности, на открытой, обстреливаемой позиции, смотрели на это поле, в низину, и молчали. Единственное, что мы могли тогда делать – это стрелять.

Я выпустил две-три очереди  из ручного пулемета, на который из-за дальности они не обратили внимания. Потом кинулся к градобойному орудию и дал орудийный выстрел, воткнувший в рыхлую почву снаряд без навинченного на него взрывателя…  Охранники замешкались, забегали, быстро подъехал все тот же грузовик, женщин загнали ударами ног в машину,   и грузовик уехал, преследуемый трактором…

Сейчас, спустя 27 лет, в памяти  людей разные воспоминания о трагедии маленького, нового, типично советского городка Ходжалы.  Для азербайджанской молодежи, не видевшей войну, Ходжалы – это то же, чем  для нас, 60-летних, было Лидице, Бухенвальд или Сонгми. А я помню тех кричащих женщин, как сейчас.