Пекин превращается во всё более активного игрока на ближневосточном направлении, конкурируя за влияние на регион и с Россией, и с США. И, нужно признать, весьма успешно. Но зачем китайцам нужен Ближний Восток? В чем смысл его стратегии, традиционно обращенной в будущее? И почему его политику сравнивают с хождением по минному полю?
Китай экспортировал за рубеж более 30 разведывательно-ударных беспилотных летательных аппаратов Rainbow-4. В числе покупателей значатся такие государства, как Саудовская Аравия и Ирак. «Экспорт беспилотников странам, включенным в китайскую концепцию «Один пояс – один путь», и роль, которую эти машины играют в глобальной контртеррористической деятельности, увеличивают китайские военные обмены и усиливают международное влияние Пекина», – сообщалось в докладе Китайского общества аэронавтики и астронавтики.
Концепцию «Один пояс – один путь» председатель КНР Си Цзиньпин озвучил еще в сентябре 2013 года. Эта глобальная стратегия, включающая проекты «Экономический пояс Шёлкового пути» и «Морской Шёлковый путь XXI века», предполагает создание обширной инфраструктурной сети от западных границ Китая до восточных и южных границ ЕС. Она поможет перезагрузить китайскую экономику, демонстрирующую замедление роста с 10,4% в 2010 году до 6,9% в 2017-м.
Новые транспортные коридоры позволят оптимизировать поставки, удешевить многие китайские товары, укрепят положение китайцев на европейских и азиатских рынках и дадут доступ к новым, например, в Африке. «Пояс» расширит и геополитическое влияние Пекина, так как будет охватывать большое количество стран, связывая их экономики и ресурсы – технологические, людские, финансовые, политические.
Ключевое значение для реализации этой амбициозной концепции имеет Ближний Восток. Его географическое положение превращает регион в важный транзитный пункт на пути между Азией и Европой.
Среди огней
Осуществление задуманной цели потребует от Китая больших экономических и энергетических ресурсов. И снова дороги ведут на Ближний Восток – энергетика была и остается одним из важнейших факторов, формирующих внешнюю политику Пекина. По итогам 2017 года импорт природного газа в КНР вырос на 26,9% (до 68,6 млн тонн), а импорт нефти – на 10,2% (до 419,57 млн тонн). В число крупнейших экспортеров голубого топлива в Китай входит Катар, а черное золото Поднебесная закупает у Ирака, Ирана и Саудовской Аравии. До недавнего момента Эр-Рияд был главным поставщиком нефти для нужд КНР, однако в 2016 и 2017 годах занимал второе место после России.
С учетом этого неудивительно, что КНР является одним из важнейших экономических и торговых партнеров стран ближневосточного региона. Пекин вложил многомиллиардные инвестиции в Иран, Ирак и Аравийские монархии и в перспективе рассчитывает значительно повысить уровень взаимодействия с ними путем создания зоны свободной торговли со странами – членами Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ).
Не обделяют своим вниманием китайцы и Палестину. В январе 2016 года Си Цзиньпин объявил о предоставлении ей помощи в размере 50 миллионов юаней (по нынешнему курсу это около 8 млн долларов). В то же время Китай активно развивает отношения с Израилем. К примеру, его компании строят новые контейнерные терминалы в Ашдодском порту, лёгкое метро в Тель-Авиве и роют туннель на горе Кармель в Хайфе, активно интересуясь израильскими технологиями в таких сферах, как интернет, кибербезопасность, медицинское оборудование, альтернативные источники энергии и сельское хозяйство.
Заклятый враг Израиля – Иран, но и с ним КНР поддерживает давние дружественные отношения. Пекин часто приходил на помощь Тегерану в трудные времена, когда исламская республика особенно страдала от международных санкций. Сотрудничество развивается и сегодня: за 2017 год товарооборот вырос на 22%, составив порядка 30,5 млрд долларов. При этом в качестве расчётной единицы национальной валюты иранцы используют юань.
Таким образом, Пекину удается балансировать в сложной системе политических связей Ближнего Востока, поддерживая одинаково теплые отношения с теми странами и народами, которые друг друга терпеть не могут. Одним из преимуществ Китая в этом смысле является отсутствие у него религиозного, колониального и исторического багажа, который оказывает влияние на другие государства. Китайцы демонстрируют отсутствие предпочтений между евреями и арабами, суннитами и шиитами, взаимодействуя со всеми «на основе взаимного уважения и взаимной выгоды» и придерживаясь политики невмешательства. Это в корне отлично от той милитаристской политики, к которой привык ближневосточный регион.
Вместе с тем важную роль для Китая играют вопросы безопасности, прежде всего угроза, исходящая от ИГИЛ*. Как и у России, у КНР существует внутренний источник религиозного экстремизма в лице китайских мусульман – уйгуров, воюющих в рядах и ИГИЛ, и «Джебхат ан-Нусры». Впоследствии они могут вернуться на родину и применить свои «навыки» там. Кроме того, террористические группировки Ближнего Востока угрожают китайским экономическим интересам, ставя под угрозу реализацию концепции «Один пояс – один путь». Именно поэтому Пекин поддерживает борьбу с терроризмом на Ближнем Востоке, поставляя в регион вооружение и беспилотники.
Выступают китайцы и в качестве миротворцев, понимая, что конфликты между государствами региона создают задержки и препятствия на пути все того же «Пояса». В частности, поддерживают любые усилия, которые могут снизить напряжение между Палестиной и Израилем, и готовы выступать посредником между Ираном и Саудовской Аравией. Все для стабильности в регионе, всё для реализации «Одного пути».
Минное поле экспериментов
Главный вопрос в этой связи – как долго Китаю удастся удерживать равновесие, не склоняясь в ту или иную сторону? Даже незначительное влияние на какой-нибудь аспект региональной системы Ближнего Востока может спровоцировать цепную реакцию и «подлить бензина» в тлеющий костер трудноразрешимых конфликтов.
Так, несмотря на сотрудничество, в отношениях Эр-Рияда и Пекина сохраняется недоверие – Саудовская Аравия с подозрением относится к политике Китая в Сирии. В рамках сирийского кризиса КНР, как известно, перешла на сторону России и Ирана, накладывая вето в Совбезе ООН на многочисленные резолюции, исходившие от стран Запада. Безусловно, это идет вразрез с интересами Эр-Рияда.
Но у КНР есть свои претензии к саудитам – поддержка ими суннитского населения Китая, тех же уйгуров. Значительная часть принцев Саудовской Аравии с симпатией относится к попыткам последних бороться за свою религиозную автономию. В том числе и поэтому КНР старается снизить свою зависимость от саудовской нефти, диверсифицируя поставки, и Россия тут пришлась как нельзя кстати.
Симпатии Китая по отношению к Ирану не могут не затрагивать интересов Израиля и США, которые намерены ограничить влияние персов в регионе. Расширение Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) на Ближний Восток и поддержка вступления в нее Ирана беспокоит и Эр-Рияд. И хотя Пекин всячески старается сохранять беспристрастность, китайцы неизбежно примут одну из сторон, очевидно, сторону Ирана, если его вступление в ШОС все-таки состоится.
Для минимизации рисков Китай, вероятнее всего, будет использовать экономические инструменты воздействия на страны региона, например, экономическую привлекательность «Пояса». Участие Ближнего Востока в оном даст ему возможность для развития инфраструктуры и инвестиционной программы, создаст рабочие места, сократит безработицу среди молодежи, поможет сгладить неравномерный экономический рост в крупных населенных пунктах.
Параллельно Китай стремится расширять культурные и образовательные обмены, в частности, предлагая обучать технических экспертов из стран – членов концепции «Пояса». Эта стратегия будет способствовать устранению дополнительных источников нестабильности. Война войной, а прагматичный бизнес никто не отменял. На этом и стоит Китай.
.jpg)
