Жизнь первой жены прославленного художника Ивана Айвазовского – Юлии Гревс – была несладкой. Муж бил ее смертным боем, да так, что женщина решила написать письмо царю-батюшке, заступнику.
Дочь врача-шотландца на русской службе, Юлия вышла за русского художника-мариниста армянского происхождения в 1848 году. Ему тогда был 31 год, ей – 19 лет. Она была обычной гувернанткой, а он – видный жених. Однако же он выбрал именно ее, скромную, тихую, послушную бесприданницу, за которой не стояла мощная семья и влиятельные родичи. Достаток, четыре дочери, счастливая семейная жизнь – на первый взгляд все в этой семье было нормально. Жена всерьез помогала мужу в его археологических изысканиях: сама занималась просеиванием земли из гробниц, вела учет находкам, отправляла их в Петербург. Она хотела разделить с супругом его жизнь и судьбу. Но не сложилось.
В фонде III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, хранящемся в ГА РФ, существуют крайне любопытные свидетельства, позволяющие взглянуть на этот семейный конфликт с точки зрения жены. Читаем письмо Юлии Яковлевны, которое она написала в 1870 году Александру II. По иронии судьбы письмо датировано 8 марта.
“Молодой, не знающей жизнь и людей, я вышла замуж за художника Ивана Константиновича Айвазовского, с которым была знакома весьма короткое время. Ревнивый и властолюбивый его характер приучил меня к покорности и боязни мужа. Вскоре он повез меня в Феодосию, где я была принуждена жить в продолжение двенадцати лет в кругу многочисленного его семейства, пропитанного воспитанием и нравами восточными – во всем противоположными полученному мной воспитанию, и я подпала под совершенную от них зависимость, под влиянием всех возможных с их стороны интриг с целью поселить раздор между мужем и мной и удалить его от меня и детей для своекорыстных целей.
Несправедливости и жестокость моего мужа ко мне, грубость и запальчивость внушили как мне, так и детям нашим, непреодолимое к нему чувство боязни и страха до того, что мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги.
Болезнь моя, не вызывая сострадания, лишь только усилила озлобление и необузданность моего мужа до варварства, и я нередко подвергалась насилиям, следы которых были видны на всем теле и даже на лице.
Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла у меня горлом. Другой раз он вывихнул мне руку, о чем может свидетельствовать вправивший ее пользовавший меня врач Эргардт и таврический вице-губернатор Солнцев, посетивший меня вслед затем.
С угрозой меня зарезать, он бросился на меня, больную женщину, с бритвой, я успела с силой, которую дает иногда отчаянье, вырвать ее из его рук и выбросить в открытое окно.
В припадке бешенства он другой раз схватил меня за горло, и я была освобождена из его рук сестрой доктора Эргардта, которая в то время находилась у нас в доме, но долго я носила на шее знаки от этого насилия. Этот последний поступок мужа моего вынудил меня послать за феодосийским полицмейстером Пасынковым, который при спросе о том должен будет подтвердить, как это, так и многое другое, хотя он потворствует во всем моему мужу.
О болезни моей и о перенесенных мной от мужа многократно побоев и насилий может свидетельствовать доктор Эргардт, нередко, как домашний врач, бывший тому свидетелем, а также и домашняя прислуга…
Это послание не достигло августейшего адресата лишь потому, что проблема была решена III отделением, могущественным ведомством, чьим предназначением, по легенде, было утирать слезы страждущих.
Жандармский подполковник Кноп и его руководитель, шеф Отдельного корпуса жандармов Петр Андреевич Шувалов встали на защиту обиженной англичанки и ее дочерей и принудили строптивого художника уступить желаниям жены.
Свидетель Эргардт к тому же подтвердил, что Айвазовская «перенесла самые страшные женские болезни, от которых страдает до настоящего времени, что при всяком улучшении её болезни она возобновлялась через грубые и насильственные с нею поступки её мужа», которым он, Эргардт, в качестве домашнего врача, часто был свидетелем; что он однажды »вправил руку Айвазовской, которую ей вывихнул её муж», что сестра его, Эргардта, высвободила её из рук мужа, который схватил её за горло и стал душить, и что следы этого насилия были долго видны на шее; так равно он «неоднократно видел на её теле значительные синие пятна, свидетельствующие о полученной контузии».
Полицейские также выяснили: «Насколько г-жа Айвазовская была во всех отношениях подвергнута тяжким оскорблениям и мучениям даже со стороны родственников её мужа, чуждых всякого европейского воспитания, явствует из одного того случая, что во время тяжкой и опасной её болезни, мать её мужа вместе с ним вошла в её комнату и, в присутствии детей и доктора, обратилась к больной, кричавшей от невыносимой боли, со словами: «Чего ты ревёшь? Доктор сказал, что ты через два часа сдохнешь».
Шувалов категорически считал доказанными факты жестокого обращения и истязаний Айвазовским своей супруги. Отношение художника к жене, описанное ею в письме императору, подтверждалось и другими фактами. Так, в одном из своих донесений Кноп писал, что “ей нередко случалось получать от мужа щелчки в нос, от которых темные пятна расходились по всему лицу или встречать лицом брошенные в неё подсвечники”.
14 апреля 1870 года Кноп докладывал Шувалову: “Имею честь донести, что художник И.К. Айвазовский прибыл в Одессу вечером 3 сего апреля и остановился отдельно от семейства, в гостинице. Дочерям, встретившим его на дебаркадере железной дороги, он высказал большое озлобление против их матери, поступок которой называл подлым, но вместе с тем с полной уверенностью объявил, что он на другой день пойдет к генерал-губернатору и покажет жене, что значит на него жаловаться.
На другой день он действительно явился с визитом к генерал-адъютанту Коцебу и был немало удивлен тем, что генерал-губернатор вполне одобрил принятую его женой меру и знает все подробности его семейной жизни. Из слов Его Высокопревосходительства мне известно, что Айвазовский, бледный как смерть, едва сдерживал свое бешенство, но, хотя угрожал и оправдывался тем, что докажет, что жена его жила в близких отношениях не только с доктором Эргардтом, но и со всякими другими, – он однако согласился разрешить ей избрать вместе с дочерьми место жительства по ее усмотрению, но только не в Одессе, где ее будто бы подстрекают против него и выдавать ей по 300 рублей в месяц”.
Вскоре Кнопу удалось несколько успокоить гнев ревнивого мужа. Воспитательная беседа, длившаяся 2,5 часа, дала подполковнику “полное нравственное убеждение в том, что Айвазовский вполне сознает, что мною собраны неопровержимые против него доказательства”. И если поначалу художник гнул прежнюю линию: “Говоря очень много и горячо, желая обвинить жену, он дошел до того, что сказал, что она однажды, когда он заперся в своей комнате, разломала дверь и, ворвавшись в комнату, бросилась на него”, то затем внезапно “положительно отверг, что он будто бы говорил генерал-губернатору о неверности своей жены, и торжественно заявил мне, что он ее никогда не подозревал в неверности в физическом отношении, а лишь только в нравственном, и ревновал, как ревнуют собаку, фортепиано и тому подобные”.
Более того, Айвазовский подписал любопытнейшую расписку, заверенную губернатором Коцебу и Кнопом: “Признавая необходимость жить отдельно от моего семейства, я, нижеподписавшийся, даю сию расписку в том, что я: 1) добровольно разрешаю моей жене Юлии Яковлевой Айвазовской вместе с четырьмя нашими дочерями: Еленой, Марией, Александрой и Иоанной – жить в г. Одессе или в другом городе, по ее усмотрению, а также, в случае надобности, временно выехать за границу, и с этой целью выдаю бессрочный вид на свободное ее с дочерями жительство; 2) на содержание жены моей с дочерями я обязуюсь выдавать ей ежемесячно впредь по триста рублей, а также передать моей жене или уполномоченному ей лицу, принадлежащее ей имение Кринички; 3) выслать моей жене тотчас по приезде моем в Феодосию метрические свидетельства о рождении и крещении наших дочерей. Условия эти обязуюсь исполнить свято и ненарушимо; но ежели жена и дети пожелают приехать ко мне в Феодосию временно или на постоянное жительство, то я приму их с удовольствием, в чем подписываюсь г. Одесса, апреля 7 дня 1870 года”.
Впрочем, усилия жандармов по урегулированию семейной драмы дали лишь временный эффект – брак Ивана и Юлии Айвазовских в 1877 г. увенчался разводом.