Михаил Магид,
публицист,
специально для Eurasia Diary
Художник Петр Павленский седьмой день проводит сухую голодовку во французской тюрьме. Он протестует против того, что суды по его делу проходят в закрытом режиме. Как сообщила в Facebook соратница акциониста Ксения Оксман (Оксана Шалыгина), он чувствует себя удовлетворительно. Сообщается, что в январе власти Франции освободили из-под ареста Оксану Шалыгину — соратницу Павленского и мать его двоих детей. 19 октября 2017 года пара подожгла Банк Франции, после чего оба были задержаны.
Ранее в России Павленский прославился несколькими громкими акциями, в частности поджогом дверей здания ФСБ. Затем он вынужден был уехать во Францию, где случилось то, что случилось.
Почему Павленский сделал во Франции то, что сделал? Этот вопрос многие с недоумением задавали друг другу в России. Подразумевалось, что одно дело выступить против "авторитаризма", а совсем другое - против "французской демократии". Но такая система координат никакого отношения к Павленскому не имеет. Он анархист, сторонник прямой демократии. Для него нет большой разницы между государством (или банками) во Франции, России или где-то еще. Жил бы он в Уганде, он бы сделал то же самое, жил бы он в Англии, он поступил бы так же. Его акции демонстрируют презрение к любой иерархии. Он бы не стал выступать на стороне государства ни в Украине, ни в Таиланде.
Он сотрудничал в информационном и правозащитном плане с русскими либералами и это привело к некоторому недоразумению. Из того, что он так делал, не следует, что он разделял их идеи. Вы можете относиться к этому как угодно. Но факт тот, что он - не либерал-демократ и никогда им не был.
Павленского называют художником. Откровенно говоря, я вижу в его акциях мало искусства и много политической символики. Кажется, что это - очень радикальные политические демонстрации.
Анархизм бывает разным. В моем понимании анархизм - это борьба через самоорганизацию, например, борьба работников на заводе через системы прямой демократии, забастовки вне нынешних профсоюзов, колдоговоров и т.п., борьба, в рамках которой большими группами людей приобретается опыт прямой демократии. Я никогда не участвовал ни в чем, что было бы больше гражданского неповиновения, да и это было достаточно давно. Словом, по мерками начала 20 века я бы считался обычным публицистом умеренного анархо-синдикалисткого толка.
Павленский гораздо более радикален. Демократы и либералы могут к этому относиться как угодно, но факт тот, что он - не из них. Для демократов французское государство или французские банки - образец, для него же - просто еще один неприятный ему символ господства человека над человеком.
Если бы я мог говорить с Павленским, я бы сказал ему, что не очень понимаю, какого практического результата он пытается достичь с помощью таких акций и как они могут изменить мир. Я надеюсь еще задать ему этот вопрос, но примерно представляю, что бы он ответил. Наверное, он сказал бы, что это вообще не важно: он просто проживает жизнь согласно своим взглядам и принципам. Такая цельная и радикальная натура может вызвать разные эмоции, но уж точно не может воприниматься нейтрально.
