Меланшон предложил говорить на «креольском»
Лидер крайне левых Жан-Люк Меланшон предложил отказаться от французского языка. В знак борьбы с колониальным наследием он предложил назвать его «креольским». Корреспондент “Ъ” во Франции Алексей Тарханов считает это предложение не очередным «вопросом языкознания», а попыткой понравиться избирателям.
На конференции в Национальной ассамблее, посвященной будущему франкофонии, глава «Непокорившейся Франции» (LFI) Жан-Люк Меланшон выступил против того, чтобы язык, на котором он обращался к собравшимся, назывался «французским». По его словам, язык, на котором говорят около 300 млн человек по всему миру, не может принадлежать только одной стране: «Французский уже давно не принадлежит Франции и французам… ведь 29 стран признали его официальным». И, напомнив, что он распространился по миру благодаря колониализму, предложил его переименовать.
«Было бы очень кстати, если бы кто-то смог найти другое название для нашего языка»,— сказал политик, тут же выдвинув в качестве альтернативы название «креольский» — в знак утраты мононациональной роли языка и во имя борьбы с колониальным наследием.
Формально предложение Меланшона звучит как культурный манифест: признать глобальную, эклектичную природу современного французского языка. «Он заимствовал отовсюду. Вот почему во французском так много слов арабского происхождения, есть слова из русского, и испанского, и иврита. Есть всего понемногу — и это прекрасно»,— заявил Жан-Люк Меланшон.
По мысли левого политика, французский — уже не национальный код, а результат обменов, влияний, гибридизации. И раз язык больше не отражает политические реалии, то он не может сохранять прежнюю лингвистическую терминологию.
Впрочем, нашлось немало тех, кто с этим поспорил. Журналисты Le Figaro, Valeurs Actuelles, JDD расценили слова Меланшона как очередную провокацию. Министр юстиции Жеральд Дарманен назвал французский язык «самым ценным национальным достоянием» и обвинил лидера левой оппозиции в попытке «деконструкции Франции»: «Это, в частности, язык самых скромных французов, которых вы презираете в их идентичности».
Против предложения Меланшона выступил и известный лингвист, специалист по «креольским» языкам Ален Бентолиля, увидев в словах политика не только подмену понятий, но и попытку узурпировать право говорить от имени французского языка, в то время как миллионы людей — особенно из социальных низов — теряют к нему доступ. «Язык — это не поэтическая метафора, а конкретный инструмент мышления и сопротивления несправедливости»,— подчеркнул Бентолиля в своем интервью Le Figaro. И в этом контексте, продолжил он, Меланшон оказывает медвежью услугу тем, кто и так принадлежит к «языковым беднякам» — людям, неспособным полноценно выражать свои мысли и потому обреченным на молчание, гнев или насилие.
Но Жан-Люк Меланшон тем и силен, что умеет прислушиваться к тому, что происходит в стране, и первым пытается этим воспользоваться в собственных интересах. Полемика вокруг его выступления так напряжена потому, что лидер LFI коснулся очень болезненной темы. Сегодня во Франции действительно ведется дискуссия о том, кому принадлежит французский язык, кто имеет право устанавливать его нормы и каким должен быть язык будущего. Особенно остро это ощущается в сфере образования. Правила недавних государственных экзаменов были изменены в пользу ослабления контроля за языком учащихся.
Инструкции к проверке экзаменационных работ допускают игнорирование орфографических и синтаксических ошибок, если они не мешают раскрытию темы,— все это во имя борьбы с социальным неравенством.
На практике это означает, что учащиеся из мигрантских семей или неблагополучных кварталов получают поблажки, которых не имели их сверстники поколение назад.
Лу Туссен, яростная сторонница LFI, учившаяся политологии в Страсбурге, определила это в социальной сети X без экивоков: «Совершенное владение орфографией — это по-прежнему привилегия белых, буржуазных и образованных». В этом вся суть современного спора: «правильный» французский язык рассматривается как инструмент исключения, как социальный фильтр, отделяющий «привилегированных» от «угнетенных». Соответственно, любое требование к владению языком — уже акт классового насилия.
Левые активисты видят в литературной речи прямой вызов «выходцам из низов», оскорбленным тем, что они не умеют объясняться «на человеческом языке». Именно этот усредненный, обедненный язык иммигрантских предместий Жан-Люк Меланшон предлагает назвать «креольским», избавив своих потенциальных избирателей от комплекса вины за то, что они, по сути, неграмотны. За ним, словами Маяковского, та улица, которая «корчится безъязыкая — ей нечем кричать и разговаривать». Как и сто лет назад, во времена «Облака в штанах», мы наблюдаем столкновение двух языковых моделей: нормативной, академической и гибридной, уличной.
Предложение Меланшона о «переименовании» языка — это политическая метафора отказа от централизованной, элитарной модели, по которой был создан, развивался и сохранялся один из великих европейских языков — французский.
Это отказ от правил Acadеmie Francaise, от диакритических знаков, от грамматических согласований — в пользу грубой, пестрой, несовершенной, но «демократической» речи.
Одной из проблем, с которой не раз сталкивался Эмманюэль Макрон в ходе президентства, была его неспособность адаптировать лексику своих выступлений к широкой аудитории. Язык выпускника лучших французских высших школ, пусть и блестящий в стилевом отношении, был мало понятен, чуть ли не оскорбителен для тех, кто овладел французским во взрослом возрасте и с трудом сдал экзамен уровня B2, необходимого для натурализации. Трибун и демагог Меланшон, учившийся в тех же университетах и тех же министерских коридорах, таких ошибок не допускает: он понимает, что современный лидер должен быть прям, груб и невоспитан — как его аудитория.
Над депутатом парламента от его партии LFI Себастьеном Делогю, не знавшим имени маршала Петена, путавшимся в политических терминах и с обидой вопрошавшим: «Неужели неграмотным нет места в обществе?», немало потешались. Но это типичный представитель части народа — глубоко безграмотной, утонувшей в бесконечных теориях заговора, развращенной электронной гласностью и анонимностью, натуральный господин Журден французской современности.
Разница в языках, на которых говорят разные социальные классы, сейчас очевидна. И, как правильно понимает лидер «Непокорившихся», это становится аргументом политической борьбы.
Резкое снижение уровня политических дебатов, неумение вести спор, выдвигать аргументы или прислушиваться к аргументам других поддерживают электрическое напряжение в обществе, взаимное непонимание различных социальных групп. Как написал в комментарии один из читателей газеты: «Уравнивание “по нижнему уровню” лишь топит самых обездоленных еще глубже, а когда не остается слов — в ход идут кулаки!»
