Летние волнения в столице в прошлом году ознаменовали раскручивание нового витка бесконечной русской революции. Лето нынешнего года дало серьезную пищу для размышлений о том, в какую сторону эта революционная спираль закручивается. Возможно, Россия опять движется против часовой стрелки истории.
Бурление масс в Хабаровске не укладывается в привычную картину политической жизни позднепутинской России. Это феномен, одинаково трудный для понимания как властью, так и оппозицией. Не сложно догадаться, почему: нет близколежащих аналогий. Почти два «поколенческих шага» Россия с подобными явлениями не сталкивалась, и потому успела подзабыть, как это выглядит.
Это, безусловно, протест, но это — протест иного типа, чем тот, к которому успели привыкнуть в Кремле и его окрестностях. Точнее сказать, это протест «иных». Чтобы понять — каких, достаточно отмотать пленку ровно на год назад и сравнить летние события в Хабаровске образца 2020 года с летними событиями в Москве образца 2019 года. Различие очевидно до невероятности.
Московский протест был малочисленным и элитарным, в нем участвовала небольшая доля горожан, преимущественно представлявших образованные классы общества. Хабаровский протест является массовым, в нем участвует существенный процент населения города и представлены его самые разные слои.
Московский протест — «умственный», в нем был сразу четко обозначен идеологический и политический вектор, он имел в целом отчетливо выраженный либеральный (в русском понимании этого слова) профиль. Хабаровский протест — «чувственный», в нем нет четкого и внятного политического и, тем более, идеологического профиля, в его основе — перехлестывающие через страх эмоции.
Московский протест вызывал естественное неприятие и отторжение у силовиков. Большинство из них воспринимало протестующих как чуждую и враждебную им лично силу. Это привело к тому, что почти повсеместно случались «эксцессы исполнителей» — проявление избыточной, немотивированной жестокости, когда били не по приказу, а от души. Хабаровский протест социально понятен силовикам, по крайней мере, местным. Они разделяют те же чувства, что и демонстранты. Отчасти поэтому протесты вот уже несколько недель продолжаются без эксцессов.
Эти различия объясняются просто — в Хабаровске всколыхнулось путинское большинство, то самое, которое шесть лет назад безоговорочно поддержало его новый неоимперский курс. Условно говоря, если прошлогодние выступления в Москве были «протестом 14 процентов», то нынешние волнения в Хабаровске — это «протест 86 процентов». Этим они и опасны для Кремля.
Кремль хорошо приноровился гасить сопротивление несистемной оппозиции, социальной базой которой является узкий сегмент образованного городского класса. Здесь все ходы записаны наперед — как разделять, как манипулировать, как изолировать, как стравливать. Впрочем, и сама несистемная оппозиция не радует разнообразием стратегий и тактик, с упорством, достойным лучшего применения, стуча либеральным лбом в имперскую дверь. Унылые протесты уныло подавляются унылыми сатрапами. А вот что делать со вспышкой ярости большинства, Кремль толком не знает — такого на его памяти не бывало, а отставленный Сурков на этот случай инструкций не оставил.
И на самом деле, ведь под привычный шаблон хабаровчан не подгонишь. Их возмущение стоит в одном эмоциональном ряду с бунтом Болотникова, походом Разина, восстанием Пугачева. Ни Февральской, ни Октябрьской революции, ни даже 1991 года здесь и близко не просматривается, как бы ни били в свои барабаны отчаянные оппозиционные оптимисты. Это полная архаика, но зато — подлинно народная, не вымученная, а наполненная реальной кипучей энергией жизни. Поэтому, когда говорят об иностранцах, скупивших за 30 сребреников москвичей, в это еще могут как-то поверить, а когда говорят об иностранцах, подкупивших Хабаровск, над этим смеются. И так со всеми ранее накатанными технологиями «разводок» и подавления.
Хабаровский протест — это крестьянская война XXI века. Как и у любой другой крестьянской войны, у нее есть сильные и слабые стороны. Она быстро и легко воспламеняет окружающее пространство, поэтому власти приходится осторожничать. Но ее пламя движется только туда, куда дует ветер. Собственного вектора движения у нее нет. Если ветер стихает, крестьянская война заканчивается так же внезапно, как и начиналась.
Кремль это учитывает и поэтому не торопит события. Он решает сегодня в Хабаровске детскую синтаксическую задачку, пытаясь правильно поставить политическую запятую в предложении: «Хабаровск: рубить нельзя оставить». Рано отрубишь — плохо, надолго оставишь — и того хуже. Кремль маневрирует, ждет удобного момента. Но вечно ждать тоже не получится — осенью следующего года придется кого-то выбирать, и шансов на то, что хабаровчане выберут ставленника Кремля, немного. Скорее всего, город в таких условиях возьмут или коммунисты, или того хуже — какой-нибудь «народный губернатор». Куда ни кинь — всюду клин.
Скорее всего, крепость возьмут. Такова обычная судьба крестьянских бунтов. Но бывают исключения. Одно из них случилось в России чуть больше ста лет тому назад. Это когда поверх крестьянской войны накладывается «война городов», которая и превращает стихийный пожар в направленный взрыв. Только соединение массового и элитарного протеста воедино представляет для власти реальную угрозу — порознь они против нее бессильны. До самого последнего времени эта угроза была чисто умозрительной. Элитарных протестов было сколько угодно, а вот массового движения заметно не было. Хабаровск многое поменял.
Сами по себе хабаровские волнения особой проблемы не создают. Но они являются теми несколькими тоннами селитры, которые до поры до времени лежат тихо на складе и ждут, пока кто-нибудь не положит сверху небольшой слой социальных петард. А потом придет «сварщик» — как правило, «предатель своего класса», вроде Ленина или Ельцина, — и превратит полстраны в месиво. Познавательное значение хабаровских событий состоит в том, что они наглядно показали: русскую селитру на склад уже завезли.
Фото: Дмитрий Моргулис / ТАСС
Это важное знание, потому что оно многое меняет в общем раскладе сил. Теперь игра пойдет по новым правилам. До сих пор масса была революционным пассивом, теперь, похоже, она становится важным активом. Когда-то один из видных «Веховцев» В. Н. Муравьев, который в традиционной для «Веховцев» манере возлагал основную ответственность за большевистский выхлоп русской революции на интеллигенцию, сумел расслышать в русской революции помимо интеллигентских заморочек «рев племени» — самобытное и самостийное движение русской массы. Он понял главное: большевизм победил лишь потому, что его идейный вектор было к чему прилагать. Взрывается не детонатор, а заряд динамита.
В Хабаровске Россия вновь услышала этот «рев племени». Но звучит он теперь по-новому — не одобряюще, а угрожающе. Власть смущена, она не знает, что с этим ревом делать. После преодоления революционной ситуации, возникшей из шероховатостей со сворачиванием медведевского междуцарствия, власть выработала определенный алгоритм «стабилизирующих репрессий», которого последовательно придерживалась на протяжении почти десяти лет — рубить головы, а если не получается рубить, то морочить. Но в Хабаровске нет голов — одни хвосты. А рубить хвосты — совсем не то, что рубить головы.
Неважно, чем закончится кризис в Хабаровске. Важно, что процесс пошел. Экспериментально доказано, что сегодня практически любой регион — это потенциальный «хабаровск». Власть так долго искала встречи со своим «глубинным народом» и наконец нашла его — в далекой Сибири. Что-то легче не стало. Ну, может, Сурков и прав, этот «глубинный народ» не мечтает о царстве свободы, не разделяет либеральные ценности, не очень понимает, зачем ему нужна демократия. Он верит в царя. Проблема, однако, в том, что, похоже, он уже ищет другого царя.
Кремль заигрался в старомосковские цацки. Казачки, бесогоны, домострой, империя от Атлантики до Тихого океана, соревнование с Америкой до надрыва пупка — оказалось, что это сон небольшой маргинальной секты, которую в Кремле по ошибке приняли за русский народ. Как-то так же «прокололись» столетие назад Романовы, приняв черносотенное движение с его Распутиными и Пуришкевичами за истинно народное движение.
Исторический кастинг начался, и это то, что почти не вызывает сомнений. Да, возможно, массы не готовы в России ни к национальному, ни к правовому государству. Возможно, идея самодержавия им до сих пор ближе и понятней, чем идея конституции, которую они по-прежнему путают с севрюжиной с хреном. Но они хотят перемен — и это главное, что продемонстрировал Хабаровск. Путин пришел к власти в России на гребне реставрационной волны. Но время реставраторов и реконструкторов проходит. Масса хочет перемен, хочет движения. Она ищет подсознательно русского Ататюрка, который оторвет племя от своего прошлого и поведет его в будущее. И нет — это не очень совпадает с либеральными идеалами…
