Автор: Фатима Шукюрова
В середине XX века Югославия была моделью необычного успеха: коммунистическое государство, которое не вошло в орбиту СССР, многоконфессиональное и многокультурное общество, где боснийцы, сербы, хорваты, словенцы, черногорцы и македонцы жили под общим флагом. Но к началу 1990-х этот флаг был брошен в пыль. На его месте возникли государства, рожденные в крови, этнических чистках, бомбардировках и международных трибуналах.
Почему это произошло? Кто виноват? И что сделало войну в Югославии первой войной нового мирового порядка?
Мозаика, обречённая на разлом: Предпосылки распада
Югославия никогда не была единым монолитом. Это была сложная, многослойная конструкция, собранная из шести республик, двух автономий, десятков этнических групп и трёх мировоззрений. Географически — Балканы. Политически — нейтральная социалистическая страна. Культурно — узел пересечений, где ислам встречается с католичеством, а православие граничит с югославским коммунизмом. Здесь на протяжении веков сталкивались амбиции Австрии, Османской империи, России и Германии. И всё это было спрессовано в одно государство, где каждый народ имел свою память, свои раны и свою правду.
После Второй мировой войны Югославия стала примером уникального проекта: социалистическое государство без советского диктата. Маршал Иосип Броз Тито объединил страну железной рукой, но с необычной формулой — децентрализованный социализм, федерация равных республик. Он подавлял национализм, не допуская возврата к довоенной вражде, в том числе той, что проявилась во время геноцида усташей против сербов в Хорватии. Но равенство было скорее политическим лозунгом, чем реальностью. Под ковром политической стабильности продолжали тлеть старые страхи и противоречия.
Когда Тито умер в 1980 году, вместе с ним ушла и идея о “югославской идентичности” как наднациональной категории. Лидеры республик формально сохраняли коллективное правление, но по сути — стали заложниками своих амбиций и давления снизу. Экономика оказалась в глубоком кризисе: росла инфляция, промышленность приходила в упадок, молодёжь не видела будущего. Западные кредиты иссякли, а вместе с ними — и возможность «покупать» социальный мир.
На фоне общего распада мировой биполярной системы (конец Холодной войны, крах СССР) усилился национальный популизм. И он быстро стал главным инструментом мобилизации.
•В Сербии появился харизматичный, но жестокий игрок — Слободан Милошевич. Он начал свою карьеру как технократ, но быстро понял: путь к власти лежит не через реформы, а через апелляцию к «униженным сербам». Его речь на Газиместане в 1989 году, посвящённая 600-летию Косовской битвы, стала политическим землетрясением. Он воскрешал образ «сербской жертвы» и призывал к «национальному возрождению».
•В Хорватии к власти пришёл Франьо Туджман, бывший генерал, который мечтал о восстановлении хорватской государственности. Он противопоставлял хорватскую демократию «великосербскому диктату» и создавал романтизированный образ независимой Хорватии. Под его руководством начался процесс «хорватизации» госаппарата и армии.
•В Боснии и Герцеговине, наиболее многонациональной республике, Алия Изетбегович, интеллектуал и автор книги «Исламская декларация», стал символом боснийского ислама, стремящегося к мирному сосуществованию, но в глазах сербов и хорватов — потенциальной угрозой. Его избрание президентом в 1990 году стало тревожным сигналом для других этнических групп.
Каждый из этих лидеров не просто выражал интересы своей нации — он их формировал, подогревая страхи, исторические травмы и чувство исключительности. Людям напоминали о геноцидах, о предательствах, о границах, пересечённых «неправильными» руками. Сотни тысяч людей начали верить, что сосед — это враг, а единство — ловушка.
Так началась эрозия общего мифа о «братстве и единстве» — лозунге, на котором держалась вся послевоенная Югославия.
Социальное доверие разрушилось, как старый мост: медленно, но неотвратимо.
Федеральная армия (ЮНА), некогда символ общей силы, постепенно стала инструментом сербских интересов, теряя лояльность других республик. Телевидение, газеты, даже школьные учебники — всё было политизировано. Пропаганда стала оружием, способным разжечь конфликт быстрее, чем танки.
Югославия в конце 1980-х — это не просто страна, стоящая на краю пропасти. Это многоэтажное здание, где каждый этаж начал гореть отдельно, и никто не смог — или не захотел — тушить пламя на уровне всего дома.
Начало огня: Путь от распада к войне
Распад Югославии не был внезапным. Это был процесс, похожий на цепную реакцию, где каждая искра имела имя, каждое слово на митинге — последствия, а каждый шаг к «независимости» вёл к войне.
Словения: Первый выход без аплодисментов
В июне 1991 года маленькая, экономически развитая Словения объявляет о независимости. Республика, где этнических сербов почти не было, решила выйти из игры, не дожидаясь катастрофы. Вопрос был почти техническим. Но Белград решил иначе: Югославская народная армия (ЮНА) получила приказ восстановить «конституционный порядок».
Так началась Десятидневная война — короткая, почти символическая по сравнению с тем, что ждал Балканы впереди. Словенцы сопротивлялись слаженно, с поддержкой населения. На Западе к действиям Белграда отнеслись настороженно. Москва уже не вмешивалась. А сам Милошевич не рвался спасать Словению — он видел, что там нет его народа, а значит, нет интересов.
Так Словения ушла почти мирно. Но этот эпизод стал опасным прецедентом: если одна республика уходит, другие последуют. Вопрос в том — как и с кем.
