Проще нагреть горячей воды один раз для ста человек, чем десять раз для десяти. Кроме как в коммунальной бане, нашим предкам негде было и потереть себя мочалкой, погонять паразитов. В широкой Советской стране, которая громко кричала про любовь к гражданам, энергично при этом давя их сапогом, ванные комнаты были предметом роскоши для миллионов аж до середины XX века.
Хлещем себя веником и прыгаем в снег
Несколько поколений маялись в коммунальных общежитиях, где на десятки человек приходился один сортир и одна кухня. Этакий пионерский лагерь для взрослых — с еблей, слышной всем соседям. Это теперь мы страдаем по поводу плановых отключений горячей воды, а наши деды скребли себя с горячей водой всего раз в неделю, а на каждый день имели дома железные тазик и кувшин. Вымыть при этом можно только торс, и то половина воды после мытья окажется на полу. Да, и ее сперва надо нагреть на той самой коммунальной кухне, где к плите — в порядке живой очереди.
В коммунальные бани ходили цехами, воинскими подразделениями и пионерскими дружинами. Обычай этот оказался живучим, как и многие абсурдные идеи.
Поздние поколения превратили его из заурядной гигиены в место встречи, которое всем понятно, что. Сперва это был чисто мужской клуб, но женщины быстро опомнились и так же стали ходить по баням косяками.
Никто, кроме нас, не прет в баню пиво и килограммы соленой рыбы. Ни одной здравомыслящей нации не придет в голову трескать салаты на майонезе и жирную рыбу в перерывах между заходами в парную. Давайте не будем врать себе: на хую мы вертели это мытьё, мы пришли за тем, чтобы хорошенько выпить и пососать соленые рыбьи скелеты. Особо жаждущие не ограничивается пивом, а несут в мешках водку или коньяк. Героев фильма «Ирония судьбы» баня не интересовала никак. У них была цель — нажраться до поросячьего визга — и они не сворачивали с выбранной дороги до победного конца. Сауну при этом можно было бы заменить хоть на библиотеку, если бы там разрешалось жрать водку с пивом.
В конце концов функции бани еще более расширили, превратив ее в бордель. В бани стали звать блядей на удобной всем почасовой основе. Таким образом, из благородного дома чистоты мы вывели интересный гибрид кабака и публичного дома.
Гипертоников увозят оттуда с инфарктами, маргиналы подхватывают там триппер и хламидиоз, в общем, жизнь идет своим чередом.
Напомним себе, что баня — это еще и беспрецедентный повод вырваться из любимой семьи. Мы превратили брак в ярмарку эксгибиционизма. Нету у нас личного пространства, личного времени — все отдали семье. А все потому, что границы устанавливать нам страшно, трудно, а главное — лень. Сидим, горюем о том, что нет возможности побыть в одиночестве, кругом физиономии любимых и родных, хоть бы их холера взяла. Баня — вот наш путь отступления. Мужчина будет биться за свое право на баню с друзьями раз в неделю, как триста спартанцев вместе взятые.
Плевать на то, что мы давно не имеем своего мнения, таскаемся за женами по магазинам, как ручные бараны, и поминутно докладываем, где и чем заняты. Главное — не трожьте, суки, нашу баню.
Я застал классическую городскую баню в ее последние годы. В сыром полутемном помещении раздевалки стояли низкие скамейки, обитые коричневым дерматином. Стены от пола до потолка были залеплены шкафчиками для одежды, как ласточкиными гнездами. Шкафчики запирались на жалкие замочки из тех, которые ставят на почтовые ящики. Такие можно открыть, просто хорошенько дернув дверцу. Ключи от них приходилось привязывать к запястьям или щиколоткам, чтобы не потерять в пылу мытья. В баню продавались билеты на паршивой оберточной бумаге, среди лиловых печатей там писали время начала часового сеанса.
Стояла липкая минская зима, похожая на кисель из столовой. Я зашел в грот раздевалки вместе с толпой плохо одетых мужчин на гремучих каблуках. Многие принесли свои растрепанные меховые шапки, не доверяя гардеробу. Эти люди носили свитера поверх рубашки так, что воротнички приходилось выпускать наружу, ботинки в соляных разводах и пузырящиеся брюки. В раздевалке сразу начался гам и толчея.
Мужчины кряхтели, задевали друг друга локтями и стреляли дверцами шкафчиков. Белье у них было застиранное и не по размеру. Из пластиковых пакетов стали появляться мумии березовых веников. Веники заливали горячей водой и оставляли намокать в металлических тазиках, чтобы вернуть им молодость. Я ходил осторожно мимо, чтобы на меня не попали брызги кипятка из кранов. Для вида постояв под горячей струей, мужчины сразу отправлялись в парную.
Парная была огромной, как грузовой вагон. Там были три длинные полки, черные и склизкие от многолетнего пота. Я заходил туда, стесняясь своих узких плеч. Внутри все выглядело, как на средневековых групповых портретах: в три ряда от пола до потолка сидели мужчины самого разного возраста и телосложения, человек двадцать пять. Ни одного свободного места. Двое новеньких стояли сбоку от каменки, дожидаясь, что кто-то выйдет. Кругом склизкие веники, идиотские лыжные шапочки против жары. На полу стоял мятый тазик с водой, в котором плавала длинная деревянная ложка. Ею подбрасывали воду на камни.
В каждой городской бане были свои самураи. Они обожали внимание и всегда превращали парную в стадион. Узнать их было легче легкого: копченые, как курага, они всегда сидели на самом верху и орали.
Никто не мог терпеть этих павианов: они вопили «Дует!», если кто-то входил в парную и слишком медленно закрывал за собой дверь. Каждые десять минут сверху раздавалось «Холодно!», и вода лилась на каменку, пока у остальных не начинали лопаться от жара глаза. Особенной доблестью считалось выкурить из парной всех остальных.
Внутри стояла бешеная жара, и я редко мог высидеть там больше десяти минут. Приходилось выбегать и глотнуть воздуха. От жары и кислородного голода слегка кружилась голова.
Банные персонажи напоминали коллекцию человеческих типов: тощие, как богомолы, или тучные, с животами, висящими с поясницы, как вываленные языки. Душевых кабинок не хватало, поэтому публика мылась посменно. В пустых кабинках не было мыльниц, вокруг порхали мокрые полиэтиленовые пакеты, полные склизкой пены. Всегда находились моржи, которые набирали в тазики холодную воду, чтобы с фырканьем обливаться после парной. Таких я обходил стороной, они разбрасывали вокруг колючие капли. На двухпудовых бетонных скамьях стояли тазы, и лохматые люди терли глаза, спасаясь от мыла. Стоял гвалт и шум выливаемой на пол воды.
Парная опорожнялась, и душевая постепенно наполнялась людьми, похожими на вареных раков. Они терли пунцовые щеки и багровые лысины, пятнистые руки и разглаженные водой лица.
Трудно представить себе более пизданутый вида спорта, чем спортивная сауна. Изобрели ее в Финляндии, а не в России, чему я был очень удивлен. Позже выяснилось, что финны — самый близкий россиянам народ с точки зрения генетики, и это сразу прояснило картину!
Спорт, где победил тот, кто дольше высидит с голой жопой в печи, мог быть придуман только русскими или генетически близкой нацией.
Не надо быть атлетом, владеть техникой или аналитическими способностями. Нужны только самая толстая шкура и самое баранье на свете упрямство, а уж в этом смысле мы всему миру дадим отсосать.
